Вечер в гостях

Около полуночи он вошёл в округлую, довольно просторную для такой маленькой квартиры, и всё же недостаточно просторную для танцев, в диаметре около десяти метров гостинную. Около небольшого раскрытого балкона с треснутым дверным стеклом и осыпающейся белой краской на деревянных створках стояло рыжевато-жёлтое пианино с пожелтевшими клавишами, ежесекундно прыгающими и пригинающимися под пальцами какого-то пианиста-любителя в белой просторной рубашке и чёрных брюках, и музыка, рождавшаяся из этих движений была весьма чувствительна и жива. Мимо нашего пианиста, которого, как потом оказалось, звали Григорием Семёнычем, то и дело проносились пары танцующих во вздымающихся вихрями пёстрых платьях и важных, как на настоящих балах, сюртуках, но всё же более дешёвых и каких-то домашних, уютных, отражающиеся в бесчисленных, наствленных здесь видимо для увеличения комнаты, зеркалах. Всюду веяло дымом сигарет, едкими духами и, так же, как и на улице, фиолетовой сиренью. Вдоль стен стояли и сидели другие господа и сударыни, не изъявившие желания танцевать. Они говорили, курили и громко смеялись. И когда делали последнее, лицо у них абсолютно менялось, а у некоторых и искажалось. Тут же был и стол с закусками: вионградом, яблоками, пирожными. Стояли водка и коньяк. Над всем этим висела большая, с многочисленными стеклянными висюльками, люстра, скупая на свет, и одаряющая гостей лишь тусклым свечением. От этого всё было тёмно-бордово-оранжевое, наверное, как в чёртовом подземелье, и многочисленные ожерелья и побрякушки у дам ослепляли своим ярким томным блеском глаза.  

Мимо всей этой суматохи, ослепительных вихрей и прокуренных ржаний, крутилась девочка лет девяти, в чёрном старом платье с белым воротничком. Волосы были у неё цвета топлёного молока, сама вся она была как кровь с молоком, и её лицо, и сверкающие серые большие глаза под огромными чёрными ресницами. Верхняя её губа была удивительно тонка и тянулась очень далеко, как будто до самых щёк и в конце гнулась книзу. Все находил её красавицей и часто обращали на неё винмание, заговаривали с нею и она охотно, заигрывающе, заговаривала в ответ с невинной надменностью и снисходительностью, когда была уставшей. Однако Василий Петрович не успел её хорошенько рассмотреть, она мелькала то тут, то там маленькими, разливающими сладостью по сердцу, вспышками, а когда дело пошло к полуночи и одни принялись за карты, а другие разошлись кто в кухню, кто на балкон для разговоров tète-a-tète, и вовсе она исчезла, причём не только из гостинной, её нельзя было найти во всей квартире